Главный редактор Авторевю Михаил Подорожанский — об одной встрече, предопределившей развитие издания

Лето 1988 года. Мне позарез нужно было в Болгарию, на международное ралли автомобильных журналистов, причем нужно было ехать не на Ладе, а только на «сорок первом» Москвиче: я кое-что задолжал одному автоспортивному деятелю из Тольятти.

Должок случился так. Несколькими месяцами раньше, в Польше, примерно на таком же ралли журналистов, этот человек, не имея отношения к журналистике, поехал «в руле». Поехал, надо сказать, сильно, но ошибся его штурман — и мой экипаж оказался впереди.

Вечером, когда мы праздновали ­командную победу, его вдруг прорвало:

— Ты у меня не то что машину на соревнования не получишь, ты вообще станешь невыездным! Соу-соу, соу-соу... Какое ты имел право так говорить о советской машине?

Видимо, он услышал мой разговор с кем-то из иностранцев.

Тут надо добавить, что обе Самары для ралли, включая и «мою», предоставил именно он — по просьбе журнала За рулем.

Больше мы никогда не разговаривали.

Я вернулся в Москву, пробился к тогдашнему гендиректору АЗЛК Валентину Петровичу Коломникову — и выпросил у него для соревнований в Болгарии «сорок первый» Москвич. Оставалось по-человечески отрегулировать «шестой» мотор и потренироваться.

Как всегда, не хватило одной ночи. Зато в последний момент из стратегической заначки главного конструктора перепал царский подарок — «400-килограммовое» спортивное сцепление и — чудо расчудесное! — новые шины Michelin! Такие можно было купить только в валютно-чековой Березке.

Пятница, конец рабочего дня. Завтра вечером надо быть в Кишиневе. А мы со штурманом все еще на заводе, крутим гайки. Установили наконец новое сцепление, я прикручиваю приводы, а штурман побежал оформлять путевой лист.

Вернулся бледным:

— Машину с завода не выпускают.

О недавно заведенном здесь порядке ни я, ни он ничего не знали. Если ты не штатный сотрудник, то за руль принадлежащей Управлению главного конструктора машины можешь сесть лишь после того, как кто-то из испытателей подтвердит, что ты действительно умеешь ездить!

А как же водительские права? А раз-рядная книжка спортсмена? А как же, черт подери, приказ Коломникова, по которому эту новую машину и выделили — специально для болгарского ралли?

— Пока не распишутся испытатели, путевку не получите. У меня свой приказ.

Так выглядела обложка первого номера Авторевю

Шестой час вечера, на заводе почти никого.

Но кто-то из конструкторского управления по пути к проходной услышал перепалку — и посоветовал быстренько сгонять в Крылатское: там должны работать Диваков с Воскресенским, и если Диваков передаст записку, то все будет в порядке.

Ни Дивакова, ни Воскресенского я не знал.

Дедок-вратарь сжалился — и выпустил-таки машину, но «только до Крылатского и обратно».

А мне уже и нерадостно. Какой еще такой Диваков? И с какого бодуна он будет у меня, у Подорожанского, принимать экзамен? Я сам на протяжении нескольких лет принимал экзамены, у меня первый разряд...

Чем ближе к Крылатскому, тем на душе становилось гаже. Так и вижу: надвигается на меня этот Диваков: кожаный жилет, на толстой цепи - череп и кости, руки и грудь в татуировках, перстни... В общем, Hell's Angel во плоти: «Ну, где этот чайник-спортсмен?»

В Крылатской пойме Москвы-реки в те годы была отличная извилистая дорожка — длиной около четырех километров. Кажется, ее проложили к Олимпиаде-80. И когда нужно было на скорую руку что-то проверить по части управляемости, испытатели АЗЛК ездили не на полигон, а сюда.

Выхожу из машины. Еще не вижу, но уже слышу: плохи мои дела. Пронзительный свист шин, ревущий мотор, снова свист, свист еще сильнее... Из поворота в боковом скольжении вываливается грязно-желтый Москвич и замирает. Я скукожился. И вдруг из-за руля, сутулясь и чуть прихрамывая, выходит Лев Николаевич... Нет, все же Александр, но тоже Николаевич — Диваков. Я сбивчиво объясняю ситуацию, Диваков устало улыбается, теребит бороду и сокрушается:

— Какая бюрократическая нелепость! Мне нужно написать на завод записку? Или можно просто позвонить? Где ближайший автомат?

И тут Диваков заметил, что «боевой» Москвич — на шинах Michelin. В глазах мелькнул бесенок.

— Раз уж вы проехали всю Москву, с Волгоградского проспекта, то грех не прокатиться, не правда ли? Вы не возражаете, если я проеду за рулем? Может, затем поиграемся с давлением, поищем оптимум...

Я сел справа.

Когда-то я думал, что умею быстро ездить вообще и на переднеприводных автомобилях в частности.

Диваков поехал. Интеллигентно, чертовски быстро, без бесконечных передергиваний между второй и третьей передачей, без картинных заносов, без суетливых движений рулем. Лаконично, точно и — вновь! — оглушительно быстро. Красота, гармония. Порода. Я был ошеломлен.

Диваков сделал еще один прострел «туда-обратно».

— Я бы, пожалуй, даже не менял давление. Вы, кстати, как предпочитаете ехать, на передке или избыточно?

— Я... Я, честно говоря, на Москвиче еще не...

— Садитесь-ка за руль, посмотрим вместе.

Я сел, вновь придвинул кресло вперед. Все усилия воли - на то, чтобы не выдать беспокойство. Завел мотор. Первая. Отпускаю сцепление... Дынь! Мотор заглох. Чертово 400-килограммовое сцепление, я еще не приловчился...

Диваков:

— Для того чтобы вновь завести двигатель, нужно, повернув ключ против часовой стрелки, выключить зажигание, затем, вращая ключ уже по часовой стрелке, включить зажигание и, преодолев более значительное усилие, включить стартер...

Очень своевременный урок перед выездом на международное ралли.

Мы, конечно, поехали. Круг, второй, третий... Диваков, не изменяя своей деликатной тональности, с каждым проездом все же сокращал зону отчуждения.

— Вы ведь ездите на «восьмерке»? Это чувствуется. Вам, особенно на первых порах, нужно помнить, что колесная база, а главное - колея у Москвича несколько шире, а отклики на руль не столь «острые»...

Уходим еще на круг.

— Уже неплохо, совсем неплохо. Как жаль, что у нас с вами так мало времени! Нам бы еще полдня... Пусть с вами проедет Сергей Константинович, может, и он что-то подскажет.

Воскресенский казался угрюмым молчуном. За все это время только и произнес, что «Здрасьте!». Ну а я, уже окрыленный диваковским «совсем неплохо», решил блеснуть.

Первый поворот, второй, третий. Я добавляю. Сергей держится правой рукой за верхний поручень, смотрит вперед и молчит. Добавляю еще.

Внешним задним колесом я цепляю песочек возле обочины, машину срывает в занос, я не успеваю на нужный угол повернуть руль, Москвич соскальзывает с асфальта — и боком, по буеракам и ­мокрой траве, летит в сторону. Все, о чем предупредил Диваков: более широкая колея, менее «острый» руль... Вот и сорвался. Кажется, была третья передача, то есть около 120 км/ч.

Что на руль, что на газ, что на тормоз — ноль реакций. И вижу, что прямо по курсу - еще один Москвич, то ли 2140, то ли 412. Стоит себе в чистом поле, перед машиной расстелено одеялко, бегают детишки, папа, мама... «Абзац, — шепнул внутренний голос. — Снесу всех».

Когда семейство бросились врассыпную, внутренний голос сменил тему и даже успел прикинуть, что если я продам свою «восьмерку» 1985 года выпуска и одолжу еще тысячи три-четыре рублей, то за разбитый новый Москвич я, пожалуй, смогу рассчитаться...

Летели мы «моим» боком вперед. Я как мог сгруппировался, налег на Воскресенского. Вот и...

Оказывается, отец того семейства съехал с «главной» дороги не по буеракам, а по едва различимой бетонно-грейдерной дорожке. Она и спасла. Наша машина зацепилась вывернутыми передними колесами (новенький Michelin!) за эту смесь, нас развернуло, мы в метре проскочили перед передним бампером того Москвича — и вскоре замерли.

Я, чтобы нарушить жуткую тишину, мычу междометиями, а Воскресенский как молчал, так и молчит — не сменив ни позы, ни выражения лица. Затем, наконец, попросил открыть капот.

Посмотрели: вздулась опорная «чашка» левой амортизаторной стойки.

— Это не страшно, — заключил Воскресенский.

Через минуту подъехал Диваков:

— Слышу свист шин, и вдруг, на пике, свист обрывается... Я, признаться, был изрядно напуган. У вас, кстати, нет бумажки?

Я не сразу понял, зачем именно в этот момент Дивакову понадобилась «бумажка», но вырвал из лежащего в бардачке блокнота пару страниц.

— Спасибо, мне одного листка хватит. — Диваков разгладил листок на капоте (я обратил внимание на широкие, «шо-ферские» ногти), достал из нагрудного кармана ручку, уточнил, извинившись, что не запомнил с первого раза, мою фамилию — и мелким почерком начал выводить: «Водитель Подорожанский М. И. продемонстрировал устойчивые навыки управления автомобилем в широком диапазоне скоростей...»

Затем он молча закурил, осмотрелся и дописал: «...и дорожных условий. Диваков А. Н.»

Мы умчались на завод, вечером следующего дня были в Кишиневе, а через день — в Софии. А там выяснилось, что человек из Тольятти не приехал. Может, это и помогло нам занять не четвертое, а третье место в «абсолюте».

Через год мы гуляли с Диваковым и двумя его колли недалеко от места той встречи, тоже в Крылатс­ком. Я уже знал, что в начале 1990 года выйдет первый номер Авторевю — и знал, кто именно будет автором «гвоздевой» статьи — об особенностях управления переднеприводными автомобилями.

Еще года через полтора и Диваков, и Воскресенский перешли в штат Авторевю, а через 24 года после той встречи вышел пятисотый выпуск Авторевю, который вы и держите в руках.

P.S. Я, кстати, был да-а-а-леко не единственным, кто, посидев рядом с Диваковым в машине, задумал поехать так же — и вскоре оказался за пределами дорожного полотна. Слава богу, никто из людей не пострадал, зато, уверен, стал хоть чуть-чуть, но умнее.