Рейтинг-тест Авторевю 2020: истории. Прошлое и настоящее трассы Е95

Дорогу, известную сегодня как трасса М10 Россия, начали строить еще при Петре I. Денег в казне тогда тоже не хватало, и, желая снизить расходы, петровские дорожники спрямили гужевой тракт и притянули его к деревням, чтобы переложить заботы по строительству на местных жителей.

С тех пор так все и осталось: чуть ли не треть старого пути между Москвой и Санкт-Петербургом тянется через населенные пункты, следующие друг за другом. И в каждом из них бегают пешеходы, действуют «городские» ограничения скорости, стоят светофоры, стационарные измерители скорости и мобильные треноги.

Для современного автомобилиста это адский путь. Но в былые времена иначе было нельзя, ведь все междугородние поездки совершались на перекладных. Села, расположенные вдоль дороги, назывались ямами — здесь ямщики меняли лошадей, а путники оставались на ночлег. Ям-Ижора, ­Ям-Зимогорье — эти названия на питерской трассе встречаются до сих пор. В хорошую погоду из одной столицы в другую путники добирались неделю, а в распутицу и того больше. Так что и Радищев, и Пушкин были правы — такая поездка приравнивалась к настоящему путешествию.

В середине XIX века питерская трасса наконец-то обзавелась твердым покрытием, по которому побежали «поспешные дилижансы». Они уже останавливались только для того, чтобы сменить лошадей. Тракту предвещали бурное развитие, но из-за неожиданной конкуренции со стороны Николаевской железной дороги ямщикам пришлось умерить аппетиты. Пассажирские поезда покрывали расстояние между столицами всего за двадцать часов, да и поездка по чугунке была куда безопаснее: на конном тракте путники периодически страдали от разбойников.

Уже в постперестроечные времена история повторилась. На питерской трассе стал разворачиваться бандитский беспредел, и многие предприниматели были вынуждены нанимать вооруженное сопровождение. Мы тоже как-то раз ездили в Питер с охраной — везли на выставку автомобиль Яковлева и Фрезе, сделанный в музее Авторевю.

В перестройку на питерской трассе стали появляться и автостопщики. Несколько раз я брал этих ребят, чтобы не заснуть за рулем, но ничего, кроме напрягов, не припомню: приходилось или всю дорогу слушать их музыку, или говорить на интересные им темы. Странная публика!

Человеческая беспечность порой тоже удивляла. Как-то раз, возвращаясь ранним декабрьским утром из Финляндии, мы подобрали на трассе девушку в спортивном костюме и легкой куртке, которая всю ночь голосовала возле своей заглохшей «восьмерки». Мобильные телефоны тогда были роскошью, да и вдоль трасс они не работали, а остановить машину ночью удавалось далеко не всем: люди боялись бандитских провокаций. Ведь запросто могла замерзнуть!

Горящая лампа — метка придорожных бухгалтеров, готовых состряпать командированным любую отчетность

А вот сотрудники ДПС на питерской трассе во все времена жили шоколадно. И, по-хорошему, должны сброситься на памятник импульсному радару Искра, озолотившему не одно поколение гаишников. Подкармливали инспекторов и специальные полосы с приоритетным движением. Обогнать по ним медленные попутные фуры успевали далеко не все, и особо спешащие неслись дальше по встречке, зачастую прямо в лапы гаишникам, — свободная касса! На слепых перегибах дороги наблюдать за такими маневрами было страшно. Лично видел, как, почуяв лобовой «замес», водитель автовоза с новенькими иномарками не стал испытывать судьбу и просто ­уехал метров на двести в лес. Тягач, конечно, разбил, однако сам остался цел, да и драгоценный груз спас.

Торжок — культовое место, привал дальнобойщиков. Примечательно оно не только дешевыми и проверенными столовками, но и музыкальным развалом, где среди тонн низкопробного блатняка в эпоху CD попадались настоящие жемчужины. Помнится, именно там я купил редкий по тем временам двойной альбом Гребенщикова и сборник «Белой гвардии» — и то и другое оказалось контрафактом, но живо до сих пор. Торжок отличался еще и тем, что по весне встречал водителей провалами покрытия с убийственно острыми краями, которые безжалостно рвали шины. Мне везло. Но дорогие иномарки, яростно обгонявшие поток, а потом стоявшие на обочине с пробитыми колесами и загнутыми дисками, здесь попадались часто. И именно это место питерской трассы стало для меня зловещим: возвращаясь из Питера ночью в ледяной дождь, я увидел в Торжке бортовой ЗИЛ-130, доверху груженный гробами…

Плюшевые зайцы кислотных расцветок, фарфоровые кружки с примитивным креативом, банные полотенца с похабными девицами и вожделенными долларами — это добро появилось в те времена, когда зарплату стали выдавать натурой. Не припомню, чтобы такое покупали. В какой-то момент казалось, что вокруг трассы забурлила жизнь: появились мотели, небольшие гостиницы, современные заправки и аккуратные кафе. В поселке Коломно построили частный зоопарк — люди целыми семьями посмотреть останавливались!

Но потом — бах! — очередной кризис и снова разруха. В начале двухтысячных возле кафе на трассе я наблюдал, как чумазый пацан беспризорного вида клянчил мелочь у дальнобойщиков, потом менял ее в магазине на монеты-десятирублевки, тут же просаживал все в игральных автоматах и опять выходил попрошайничать. Такая вот депрессивная романтика. Вообще, у каждого времени на питерской трассе были свои гримасы, и только цыганки-разводилы на обочинах в Хотилово и Куженкино, кажется, стояли всегда.

Город Вышний Волочёк, символ российской провинциальности, на котором уже «оттоптались» почти все блогеры, из окна автомобиля по-прежнему выглядит мило. И запоминается разве что единственным светофором, превращающим и без того тягучее движение в коллапс. В пробке можно спокойно выйти из автомобиля, заглянуть на местный рынок… А вот в пушкинские времена этот город был известен не только как крупный почтовый ям, но и как ключевой порт искусственной водной системы, соединявшей бассейны Волги с Балтийским морем. Деньжищи тут крутились ­баснословные: в XVIII—XIX веках через порт перевозили грузов на 24 миллиона рублей в год! Да и культурный слой давал ростки, причем во все времена. Вышний Волочёк — это родина русской оперной певицы Дарьи Леоновой, солистки Мариинского, а потом и Большого театров. Американский дирижер русского происхождения Сергей Кусевицкий, именем которого названа одна из малых планет, и его племянник Фабиан Севицкий, руководивший несколькими симфоническими оркестрами в США, тоже родились здесь. А еще в Вышнем Волочке провел часть своего детства будущий народный артист СССР Муслим Магомаев, мать которого служила актрисой в местном театре. Казалось бы, намоленное место с академической культурной аурой. Но почему-то от репертуара местных музыкальных радиостанций из ушей идет кровь…

Валдай — это уже Новгородчина и середина пути между Москвой и Питером. Бордюр потихоньку становится поребриком, подъезд — парадной, а шаурма превращается в шаверму. Какие здесь красоты! Когда в конце девяностых годов я прокатил по питерской трассе своих знакомых немцев, то наибольший восторг у них вызвал именно этот участок пути. Не могли немцы уяснить только две вещи: куда ходить в туалет и почему опасно есть придорожный шашлык?

В межсезонье Валдай знаменит природными аномалиями. Еду в очередной раз из Питера, останавливаюсь на заправке — и вдруг солнце исчезло, небо почернело, резко похолодало, виски стиснуло от скачка давления и повалил мокрый снег. Природный апокалипсис! Я тут же прыгнул в машину и на летних шинах — по снежку да в горку кое-как объехал буксующие фуры и спустя десять минут снова очутился в осени. По радио потом слышал, что застрявшие на Валдае грузовики растаскивали целые сутки… В зависимости от сезона на Валдайской возвышенности торгуют ягодами, медом и унтами с валенками. Унты приличные — покупал сам. Валенки тоже вроде добротно сделаны. Местная клюква — кислющая и ядреная! А каждый раз, когда вижу грибы, вспоминаю комичную историю с покупкой лисичек. Продавала их разухабистая тетка в военном бушлате с погонами прапорщика, которую я заподозрил в принадлежности к одной из ракетных частей, спрятанных в новгородских лесах. Подошел и ляпнул с ходу: дескать, какой у нас комплекс нынче на боевом дежурстве, товарищ генерал-лейтенант? Посмеялись вместе. Разговорились за жизнь. Потом начались какие-то бытовые зарисовки — и вдруг тетю прорвало на военные откровения! Да с такими ракетно-тактическими подробностями и фамилиями-званиями, что на месте американского шпиона я бы ее расцеловал! Прощаясь, посоветовал ей быть менее говорливой с незнакомцами.

Самая вкусная достопримечательность Новгородской области — «пирожковая долина» у поселка Крестцы — нынче в упадке. Раньше тут крутились бойкие молодые девчонки, а сейчас в палатках стоят женщины постарше — угрюмые и неразговорчивые. Но товар по-прежнему отменный! Пирожок по 50 рублей — словно беляш-переросток, а начинок предлагается столько, что и не запомнить. Прикрыть нелегальную торговлю в Крестцах безуспешно пытаются лет этак пятнадцать. Местные власти несколько раз сносили торговые теремки, но буквально на следующий день они появлялись вновь. Похоже, что выражение «разлетаются как горячие пирожки» пошло именно отсюда. Продавщицы рассказывают, бывало — самовар не успеешь раскочегарить, а торговать уже нечем! И мечтательно произносят: эх, если бы дорога гудела, как раньше…

Дом-мумия: фундамент просел, стены перекосило, стропила подгнили, но как жилище он еще вполне годный

Но как раньше уже не будет, потому что трасса М10 впала в экономическую депрессию. Доходы всех здешних бизнесменов снизились более чем в два раза, и выживать им теперь приходится только за счет тех водителей, которые передумали платить за проезд и вернулись на бесплатную дорогу. Соблазнительно: трафик стал свободнее, инфраструктура разгрузилась, аварийность меньше. Правда, чем дальше от цивилизации, тем мрачнее виды. Дома «цвета времени» стоят в вымирающих деревнях как мумии. Вроде и выглядят еще добротно, и вполне пригодны для проживания, вот только жить в них некому, да и незачем.

Но — выше нос! Что увидишь на скоростной трассе, кроме пунктов оплаты? А у старой дороги — той, где вечер-туман ставит на дальний свет, — вековая харизма, которую ценят романтики. Так что в Питер по ней мы еще поездим. И наши дети тоже.